Когда время судья и палач. Психологическая драма с криминальным событием - Алена Бессонова
Придя домой, Ефим не мог засунуть в рот кусок хлеба — его тошнило.
При следующей выгрузке один раненый на глазах у Ефима в буйном беспамятстве сорвал с головы бинт и обнажил пульсирующую кровавую впадину у виска. У Ефима закружилась голова, он выпустил из рук носилки и грохнулся в обморок.
Ни в госпиталь, ни в военкомат он больше не пошёл. Знакомый, который доставал для матери лекарство, устроил его на склад военной школы. Этому способствовал комсомольский билет Ефима Мессиожника, пока чистый, незапятнанный, хотя уже без отметок о взносах за последние три месяца.
…Сегодня Мессиожник впервые за свою жизнь напился. Он с отвращением осилил судорожными глоточками полстакана самогона, обмывая с приблатнённым базарным парнем новую сделку… Сегодня он выгодно приобрёл старинную русскую икону и выносной (запрестольный) крест в серебряном окладе, как ему казалось, семнадцатого века[2]
2010 ГОД. Холмогоры
В санаторий Русаков повёз гостей спозаранку. Как солнце зарядило свой первый луч в окно, так и двинулись. Какую-то часть пути ехали по асфальтовой дороге отличного качества, а потом вдруг неожиданно круто свернули и стали углубляться в лес по дороге, выстланной туго пригнанными один к другому стволами сосен. Через десять минут тряской езды Роман с сожаленьем в голосе произнёс:
— Зря плотно поел… Ещё чуть-чуть и попрошусь остановить машину…
Александр Русаков, не отводя взгляда от дороги, спросил:
— Чего так? Приспичило?
— Растрясло! Вибростенд, а не дорога. Не дешевле было бы асфальт проложить?
Русаков хмыкнул:
— Каждый год пришлось бы прокладывать. Здесь болота: асфальт сразу потонет, — он остановил машину, предложил, — давай выходи. Опорожняйся. Отойти можно не более чем на два шага, дальше топь, в оттепель опасно… Ноги промочишь… А ты Михал Юрич не хочешь? А то давай…
— Да мне вроде ничего, терплю, — с заднего сиденья сонно отозвался Исайчев. — Места у вас волшебные… Каждое дерево будто со своей семьёй живёт… Группа сосен, группка берёз, группка осин. У нас леса всё вперемежку, а здесь вон как…
Роман резво впрыгнул в машину и, постукивая себя по ногам и бёдрам, зашумел:
— Больно то не разгуляешься… Всё сразу стынет… Ты говоришь оттепель. Не хрена себе оттепель! Струя на лету замерзает…
— У нас так… — заметил Русаков, — а в отношении леса скажу: после рубки обычно вырастают березняки и осинники. Здесь лес молодой, через пару-тройку десятилетий он будет спелым.
Ещё минут пятнадцать ехали молча, изучали окрестности, а когда вдали показался высокий выкрашенный жёлтой краской забор, Русаков машину остановил и, обернувшись лицом к гостям, сказал:
— Ребята у меня к вам просьба: санаторий на особом учёте в органах. Посему прослушек и просмотров не исключаю. Легенда вашего появления здесь такова: вы чиновники из нефтянки. Чиновники небольшого ранга, каких много, думаю особого внимания не удостоитесь. Я о вас не особо распространялся. Директору санатория скажу: вы мои лично приглашённые, привёз на пару дней. Информацию о гостях санатория бывших и сегодняшних, увидите сами. Она по коридорам на стендах развешена. Директор рьяно инициативу проявляет. Есть информация и о Романовском. В основном вехи его жизни. Старики там разговорчивые, сами вам поведают всё, что знают и не знают. У директора не советую спрашивать. Он строго придерживается официальной версии: гибель Романовского — несчастный случай. Вопросы есть?
Васенко, поинтересовался:
— Сотовая связь у вас здесь устойчивая?
Русаков кивнул.
— Вышка рядом. Правильно решили: справки и прочую информацию получать только в Сартове. Слава богу, интернет-базы по России одинаковые… Ты, Юрич, жену собираешься задействовать?
— Куда ж мы без неё. Она основной поставщик исходных данных.
Романовский-то из нашенских… Так что колодец его жизни придётся копать Ольге… Но ты, Сашок, не сомневайся: она у меня знатный копатель…
Русаков достал из кармана последней модели айфон и, протянув его Васенко, попросил:
— Звонить в Сартов с этого телефона. Бережёного бог бережёт. Аппарат моего друга. Он работает вахтовым методом на нефтяной вышке. Сам дружбан из Сартова, может быть ты, Мишаня, его и знаешь. Он в юридическом вместе с нами учился только курсом младше. В данный момент здесь. Его вахта неделю назад началась. С семьёй связывается часто, подозрений звонки в Сартов ни у кого не вызовут. Ну, — Русаков чуть призадумался, — что? Вроде обо всём договорились. Погнали?
Когда автоматические ворота, отъехав в сторону и выставили напоказ территорию спец санатория, первое, что бросилось в глаза был мечущийся по площадке парадного входа сухощавый долговязый человек. Он не только быстро перемещался, но и хаотично выкидывал в разные стороны длинные руки при этом не произносил ни одного звука.
— Буйных погулять выпустили? — спросил Васенко, кивнув в сторону мужчины.
Русаков рассмеялся:
— Директор напряжение сбрасывает. Контингент в его заведении таков, что брови не нахмуришь, не заискришь. А хочется…
Мужчина, приметив въезжающую машину, резко оборвал движение. С прищуром вглядываясь в нутро салона, узнавая, растянул в улыбке тонкие губы:
— Александр Егорович! Вы опоздали. Отец ваш уехал полчаса назад! На дороге-то не встретились? Друга его Пантелея Львовича я пристроил. На довольствие поставил, теперь он колобком катается — врачей обходит. Завтра процедуры ему начнут делать… — и разглядев в салоне незнакомых людей, добавил, — вы не один? Хорошо! Всякому гостю рады…
Русаков припарковал машину и, покидая её, махнул рукой, останавливая поток слов:
— Был бы всякому рад: такие заборы не ставил бы. Познакомься, Ардаш — мои друзья. Приюти их дня на два. Они приехали на открытие промысла, а мы маленько не успели подготовиться… А по поводу Пантелея Львовича не беспокойся, я сам за него деньги в кассу внесу.
Ардаш растянул улыбку теперь уже на максимальную ширину и распахнул руки, приготовился что-то сказать, но его реплику опередил Роман Васенко.
— У вас тут пассивным спортом занимаются?
— Пассивным? Это каким? — уточнил директор.
— Ну чтобы без бега, прыга, и разбрасывания рук…
— Понял… Понял… У нас есть шахматный клуб и биллиардный стол… Пойдёт?
— Пойдёт, — кивнул Роман, — извините, а как вас по отчеству величают?
Директор мельком глянул на Русакова и не получив от него никакого знака, представился:
— Юлавий Ардаш. По марийскому обычаю имя мужчины употребляется с именем отца, которое ставится на первое место, а собственно имя человека — на второе.
— Получается вашего отца звали Юлавий? — уточнил Исайчев.
— По-марийски Юлавий, а по-русски Юрий. У меня матушка как бы марийка, а батя русский. Поэтому если вашему языку будет приятнее зовите меня Аркадий Юрьевич, так будет правильно.
— Как бы марийка — это как?
— Национальность у неё ныне забытая. Она из народа чуди белоглазой, но таковую в паспорт записывать отказались, посему
